Борис Эйфман: «Иногда мне кажется, что Бог разлюбил балет…»

«Российская газета. Неделя» 24 января 2008 год
Светлана РУХЛЯ

Театру Балета Бориса Эйфмана уже тридцать лет. Первое же выступление шокировало академическую публику: труппа танцевала на стадионе под «Пинк Флойд». С тех пор слова «шок» и «эпатаж» часто встречаются в рассказах о балете Эйфмана. Но сам он этих слов не любит. Утверждает, что нет ничего шокирующего в естественном развитии танца, в попытках избавиться от нафталина в балетном искусстве.






Борис Яковлевич, в годы, когда балетный мир тщетно ищет в среде балетмейстеров новые имена и свежие идеи, великая Монсеррат Кабалье произнесла слова, прямо указывающие на кризис вокальной педагогики: «Сегодня в мире мало голосов, способных к пению». Может, и регресс в балетной среде закономерно вытекает из балетных классов?

Сегодняшнее равнодушие, которым заражено поколение молодых артистов и балетмейстеров, без сомнения, берет начало в балетных университетах. Обучение давно превратилось в бессмысленный процесс ради самого процесса. Человек приходит на хореографический факультет и первое, с чем он сталкивается – цинизм, меркантильность и полное отсутствие желания воспитать из него хореографа. Да, научить быть хореографом невозможно, но обучение должно взрастить инстинкт самореализации…
Я приехал в Ленинградскую консерваторию из провинции и все годы обучения «вдыхал» в ее стенах воздух творчества. Если бы я не попал в эту атмосферу, я бы не состоялся как художник. Я засыпал бы сегодня, наверное, с какими-то тяжелыми мыслями, что внутри меня что-то бродит и не находит выхода…

Чем же вызваны сегодняшние изменения?

Я вынужден повторить общую мысль – в балете продолжается кризис – отсутствие творческих лидеров. Он все более разрастается, и в результате за достижения современного балета выдаются реанимационные и восстановительные работы по сохранению классики. Но это нонсенс! Отреставрированная антикварная вещь хороша, как историческая ценность, но к развитию современного культурного пласта она не имеет никакого отношения.
В России сегодня игнорируется то, чему всегда придавалось большое значение, и в результате оказались разрушены и связь традиций, и преемственность, и стимуляция для развития, а как следствие – сама потребность самовыражения художника. С ней же исчезла и потребность в появлении новых гениальных балетмейстеров и исполнителей. Творцов. То есть «де-юре» востребованность будто бы существует, но «де-факто» – ее нет.

Но «балетным кризисом» охвачено все мировое пространство, так, может, и преодолевать его стоит всем сообща?

Есть много стран, в которых экономическая жизнь, значительно выше нормы, но беда в том, что творческая жизнь этих же стран значительно ниже нормы. Так стоит ли нам обретать весь тот негатив, которым охвачен мир? Зачем нам стремиться быть «как все» и терять те ценности, которые еще сохранились в нашей генетической памяти?
С конца XIX века русский балет стал одним из ведущих балетов мира, потом были дягилевские сезоны, триумф советских артистов в 1960-1980-х годах. Но сегодня как-то исподволь стали меняться культурные приоритеты, и наше общество что-то незримо, но, увы, поступательно теряет. Балет в России всегда был элитарным искусством. Ему покровительствовали и царский двор, и Политбюро. А сейчас мы теряем саму востребованность балетного искусства, а значит, и востребованность творческой личности.
Я наблюдаю молодых балетмейстеров и не вижу в их среде художника, готового плыть против течения, готового предложить обществу новые формы искусства, мироощущения. Они будто бы уничтожили в себе какое-то зерно, творческий огонек. А если потребность выхода на иной уровень и возникает, то она чисто меркантильная: выйти на иной уровень социального статуса.

А если момент выхода из кризиса не настал объективно? Вдруг не пришло еще время для прорастания нового творческого зерна? Это как раз ваше понимание Достоевского: религиозная страна, которая вдруг стала безбожной, и должно пройти время искупления… Если нужно просто – подождать?

Но я никогда не занимал пассивную позицию. Я человек другой эпохи и я буду работать столько, сколько Бог даст мне сил. Хотя иногда мне кажется, что Бог разлюбил балет. Наступило время творческого безвременья. Возможно, мы вступили в период спада, и происходит какое-то накопление. Но я не могу поступать так же как некоторые молодыеспециалисты, которые сейчас «отсыпаются». Чего-то ждут. Накапливают какую-то энергию, которая, быть может, позволит что-то когда-то создать. Да и не готов я согласиться с тем, что виновато только время.
И я боюсь, что когда настанет другое время, в человеке уже выродится что-то истинно человеческое. Есть ощущение, что что-то будет потеряно навсегда.

Безвозвратно?

Да, и это самое страшное. Я говорю с молодыми людьми, которые могли бы что-то создать, но мы говорим на разных языках и у нас разные жизненные ценности. И «миры», в которых мы существуем, разные. И они не пересекаются. Да мы сталкиваемся по мере жизненной необходимости. Но если бы мы не работали вместе, то наши пути не пересеклись бы никогда.
И я не могу взирать на это спокойно: вот пройдет какой-то цикл и появится новое поколение творцов, которые совершенно по-другому будут открывать новые миры и давать новые идеи.

Боитесь, что у них не будет корней?

Я боюсь, что это будет искусство, которое к искусству будет иметь какое-то… касательное отношение. У моего поколения еще есть какие-то понятия. А у другого могут появиться совсем иные представления, и это не только момент какой-то новой эстетики. Вот Чайковский и Шнитке – два разных мироощущения, но это композиторы. А я боюсь, что появится какой-то Пипкин, которого уже и композитором-то не назовешь. Существуют законы искусства, и они могут исчезнуть.

Но, согласитесь, трудно представить Римского-Корсакова, который слушает Шнитке и принимает его музыку.

А этого и не надо представлять. Важно, что мы слушаем и того и другого и принимаем их.
И я ведь не говорю за все общество, это мое частное мнение. А своей творческой жизнью я делаю все, что могу, чтобы искусство балета осталось прежде всего искусством, и чтобы оно было востребовано обществом. И я не вижу причин, по которым нельзя было бы использовать резервы государства для влияния на ситуацию.

А если вернуться к балетным школам, то что, на ваш взгляд, можно было бы изменить уже сегодня?

У меня в труппе 70 процентов артистов откуда-то «привезены». Таланты нужно искать. Нужно ездить по стране, и тогда можно будет отбирать среди детей, которые «рождены» для танца, а не из тех, кого привели родители. И уже на этом этапе ситуация станет меняться. Ни Асылмуратова, ни Рузиматов никогда бы не стали теми, кем стали, если бы их не разыскали в свое время. Собственно этим мы и займемся в Академии танца, когда ей суждено будет открыться…