Борис Эйфман: Возможно, Пушкин был первым психоаналитиком...

«Санкт-Петербургские ведомости» 21 января 2008 год
Светлана РУХЛЯ

Сегодня вечером на сцене Александринского театра спектаклем «Русский Гамлет» начнет свои выступления Государственный академический театр балета под руководством Бориса Эйфмана. Фантастическая экспрессия, виртуозная хореография, непридуманная страстность, которой может позавидовать иная драматическая труппа, рождают небывалое количество эмоций у одних и шквал критики – у других... С Борисом ЭЙФМАНОМ встретилась корреспондент Светлана РУХЛЯ.

– Борис Яковлевич, когда я смотрела «Дон Кихот, или Фантазии безумца», была потрясена: необычайно цельная танцевальная линия демонстрирует полностью разбалансированное сознание. Понимаю, что глупо спрашивать, как вам это удалось, спрошу о другом. Рассыпающееся мировосприятие Дон Кихота заставляет вспомнить об австрийском композиторе Арнольде Шенберге, основателе сложного для слушателей направления современной «серьезной» музыки. Почему-то кажется, что это «ваш» композитор, никогда не хотелось использовать его музыку?

– Я ставил Шенберга студентом Консерватории. А потом меня увлек театр открытых эмоций, сопереживания, и мне была важна та эмоциональная откровенность музыки, которая необходима, чтобы вовлечь массы людей в мое действо. Но сегодня я вновь возвращаюсь к Шенбергу. Наряду с Густавом Малером и Альбаном Бергом он будет звучать в моем балете о Зигмунде Фрейде.

– Ваша мечта о балете про Фрейда стала реальностью?

– Да, мировая премьера должна быть в Венской опере в 2010 году.

– Там будет какая-то совершенно неожиданная хореография?

– Хочется в это верить. Когда я начинаю ставить новый балет, я не знаю, найду ли в себе новые идеи, энергию, новые пластические композиции, вообще какие-то новые решения. Всегда думаешь, а вдруг что-то сложится неудачно и пострадает театр.
А мой театр не сможет существовать, если не будет публичного успеха...

– Над чем вы работаете сейчас?

– Я ставлю «Онегина» и хочу поставить спектакль не по опере Чайковского, а именно по Пушкину. Мне кажется, что для многих людей «Онегин» почему-то ассоциируется с оперой. А у Пушкина в романе столько логической глубины! Такой уход в подсознание! Взять хотя бы сон Татьяны – это такой (задолго до Фрейда!) ярчайший пример психоанализа.

– Звучать в спектакле будет все-таки музыка Чайковского?

– Чайковский будет. А еще – музыка рок-группы «Автограф», у меня ведь будет несколько иной Онегин, я попытался осмыслить его с точки зрения сегодняшнего дня. «Автограф» – одно из явлений в рок-музыке 1980-х, на мой взгляд, очень хорошая, очень достойная музыка, и композитор Ситковецкий дал разрешение на ее использование.

– Скажите, а какую еще музыку вам хотелось бы использовать в своих спектаклях?

– В этом я зависим от импресарио. А их условие – исполнение музыки неохраняемых композиторов (международное авторское право действует 70 лет). К примеру, я мечтаю поставить балет на музыку Шостаковича, но не могу. Моим молодым коллегам это доступнее, чем мне, ведь если хореограф работает с Большим или Мариинским театрами, то они заплатят любые авторские... Когда у нас будет свой театр, сможем быть более независимыми. Думать на эту тему – все равно, что ходить в Мариинский театр...

– ???

– Я прихожу из Мариинки и несколько дней «болею». Я вижу вокруг такое количество талантливых тел, думаю, как их можно было бы реализовать в моем театре, а они стоят в кордебалете... с опахалом. Есть очень талантливые девочки, глядя на которых, я думаю: попади она ко мне в театр, я бы сделал из нее звезду. Но она никогда не придет ко мне.

– Но почему?

– Потому что в школе ей внушили, что она должна «служить классике», а не балетному искусству вообще...

– Но неужели ей не хочется выйти из кордебалета? Реализовать себя в главных партиях?

– Видите ли, амбиции этой условной девочки очень локальные, они находятся в кольце диаметра Мариинского театра: «Если мне повезет и меня заметят, то дадут мне станцевать какую-нибудь вариацию». А страсти к самореализации нет. Еще ни одна балерина из Мариинского театра не пришла ко мне и не сказала: «Я не чувствую себя удовлетворенной, я хочу быть артисткой, а не носить костюмы».

– В моем сознании это не укладывается: не мечтать о главных партиях...

– Почему же ... Она мечтает станцевать Одетту в «Лебедином озере», но не хочет танцевать Анну Каренину, Спесивцеву – Жизель. У нас нужно работать, а она может прожить очень спокойную жизнь в кордебалете. Это результат современного балетного воспитания. Балетные школы не воспитывают артистов, они готовят танцовщиков. Танцовщик – это профессия, а артист – призвание.
Раньше ведь балерина и на улице отличалась от других людей, и не только особенностью походки. Она шла по улице и... светилась. У нее была особая стать, особый внутренний мир и эта внутренняя жизнь отпечатывалась на всем ее облике. Сегодня балерину отличить в толпе невозможно, а раз нельзя отличить внешне, невозможно отличить и внутренне.

– Но ваши артисты все-таки отличаются...

– Судить зрителю. Но сложилось таким образом, что, не являясь по статусу первой балетной труппой в России, мы стали первыми по творческому статусу. В нашем театре – самое большое количество лауреатов различных театральных премий, наверное, это о чем-то говорит, хотя я знаю, что некоторые ко мне относятся предвзято.

К счастью, существуют еще и простые человеческие эмоции. Моя 8-летняя дочь, свободная от нажитых условностей и вовсе не любительница балета, ни на мгновение не смогла оторваться от сцены, на которой шел эйфмановский «Дон Кихот», она просто «вросла» в кресло.