Наша Женя
«Санкт-Петербургские ведомости» 24 июля 2004 годСветлана Рухля
«Она была красива, как мадонна Рафаэля, — напишет в воспоминаниях ее сестра, первая в мире женщина-дипломат Александра Коллонтай. — Пела как птица, без всякого напряжения, так естественно, будто никаких усилий ей это не стоило...» В памяти современников она осталась идеальной Снегурочкой, обожаемой примадонной, самой красивой певицей в истории Мариинской оперы...
Женя Мравинская появилась на свет в 1864 году. Петербург, знатный род, достаток сулили удачное замужество, блеск, веселье. Отец-генерал, красивая и музыкальная мама, сестренки, заботливая няня. Нянюшкины колыбельные распевала чисто уже в 3 года. Голосок был упоительный — серебряные нотки-колокольчики, личико — совершенное, глаза — лучистые...
Мама настаивала на обязательном среднем образовании: кто знает, какие повороты ожидают ее девочек в жизни? Двенадцатилетняя Женя стала учиться в Екатерининской гимназии, сразу став украшением гимназического хора. Училась прилежно, параллельно готовясь к карьере оперной артистки (весьма необычное решение для девушки ее круга). Коллонтай вспоминала: «Она подходила к одному из больших зеркал в гостиной и начинала петь арию из «Фауста» или «Риголетто». Она не просто пела, она играла, и мне было интересно за ней следить. У Жени был чудный голос, который не забывал никто, когда-либо ее слышавший: чистый, мелодичный, напоминающий звук виолончели. Иногда Женя обращалась ко мне и просила меня помочь ей в работе над ролью. Я должна была изображать Фауста в сцене в саду, для чего влезала на стул, чтобы Женя могла поднять свои руки и обнять меня за шею… Все это было очень весело, но мы никому не рассказывали о наших оперных занятиях».
Жена министра финансов камерная певица Юлия Абаза рекомендовала 17-летнюю девушку известному певцу и педагогу Ипполиту Прянишникову. Три года занятий и — поездка в Италию. «Хочу вспомнить о «весне моей жизни», — напишет Евгения Константиновна, — я, совсем юная, жизнерадостная, восхищенная чудной природой, ярко помню, как мы катались на лодке, причем хорошенькая сестренка сидела на руле, а Прянишников рассказывал местные легенды о том, как здесь катались знаменитые певицы Malibran, Pasta и как они ловили маленькую рыбку, ели ее будто сырой и якобы оттуда их дивные голоса...» Дебют Мравинской состоялся 7 августа 1885 года в маленьком итальянском городке Витторио близ Венеции. Певица исполнила партию Джильды в опере Верди «Риголетто» и… «Все меня (даже в магазинах) называют «la prima donna»... Успех головокружительный...» По окончании двухнедельных выступлений девушка возвращается в Петербург. Удачные пробы в Мариинский театр, и отныне ее кристальной колоратуре звучать под его сводами. Под фамилией Мравина она вновь выступит в «Риголетто», где ее партнером будет сам Прянишников, а удачное выступление в «Фаусте» Гуно не оставит сомнений у дирекции театра: юная певица стала удачным приобретением для оперной труппы...
31 августа 1886 года на открытии сезона в Мариинском театре она выступит в опере Глинки «Руслан и Людмила». «Русские ведомости», информируя своих читателей о спектакле, посвятят исполнительнице центральной женской партии такие строки: «Людмила — госпожа Мравина, молодая певица, недавно принятая на петербургскую сцену. Она обладает высоким, свежим сопрано и в высшей степени симпатичною внешностью. Поет она верно, с хорошей интонацией и недурной фразировкой, но еще робко, как-то слишком осторожно, что объясняется, конечно, неопытностью».
Но неопытность проходила, целеустремленность и упорство позволяли не отказываться от новых партий, слава умножалась... Предоставим слово современнику певицы видному музыкальному критику Э. Старку: «...в роскошном туалете с высоким воротником, на котором так эффектно выделяется красиво посаженная голова с благородными тонкими чертами лица, гибкая, стройная, с чарующей улыбкой, стоит она, королева по афише и царица нашего молодого воображения, Мравина. И несутся ей навстречу аплодисменты, хотя она еще не произнесла ни одного слова, несутся потому, что в них благодарность за прошлые восторги и уверенность за будущее. Как мы любили Мравину!.. Сколько молодой энергии было затрачено на выкрики, на отбивание ладоней, на выстаивание у артистического подъезда в ожидании, когда она выйдет садиться в карету».
В 1887 году Евгения становится женой штабс-ротмистра Людвига Корибут-Дашкевича, в глазах окружающих их брак — идеален. Она много гастролирует по миру, вызывая самые восторженные отклики. В Лондоне ее удостаивают звания «Солистка Ковент-Гарден», в Берлине прельщают выгоднейшими ангажементами... Со стороны казалось, что ярким звездам, сверкающим над ее головой не померкнуть. Но грядут другие дни...
В мае 1900-го дирекция императорских театров решила контракт с певицей не продлевать. Формулировки об утере голоса звучали как предлог, причем неудачный: голос звучал великолепно. На самом деле дирекция старалась угодить венценосной семье, ведь еще в самом начале пути Мравина посмела отказаться от «высочайшего покровительства», пренебрегла особым расположением цесаревича. Ее вынудят уйти из театра в период расцвета. Переживаемая трагедия усугубится смертью матери и отчима. А супруг не только предаст ее, но и потребует через суд половину состояния, нажитого ее бесконечными выступлениями…
Покидая сцену на пике славы, она не могла расстаться с пением. Отныне Евгения Константиновна посвящает себя концертной деятельности. Не зная отдыха, гастролирует она по городам России. Но в Иркутске ее ждет очередной трагический виток. Диагноз «черная оспа» прозвучит приговором. Как умоляла она врачей сохранить ей лицо, не пренебрегая в лечении самыми опасными средствами! Лицо ей сохранят, но все оставшиеся годы она будет ощущать последствия того лечения...
Последние десять лет жизни Евгения Мравина проведет в Ялте. Изредка выступая в благотворительных концертах, мужественно борясь с терзающим ее туберкулезом желудка, вынужденно продавая былые подношения... Поэт Игорь Северянин увидит ее в марте 1913 года.
«Окно комнаты было распахнуто на море. Стоял дивный вечерний крымский день. Я задумчиво смотрел на бескрайние морские южные дали, вполголоса читал стихи, с еле сдерживаемыми слезами вглядывался в изуродованное болезнью, но все еще обворожительно привлекательное лицо «нашей Жени» и знал, наверняка знал, что никогда уже, никогда-никогда я не буду с нею разговаривать ни по-русски, ни на одном из человеческих — здешних, земных, даже в самой радости опечаленных — языков...»
Ее похоронят в костюме Джульетты — героини оперы Шарля Гуно. На могиле, утопающей в ее любимых чайных розах, поставят мраморный крест. На ее смерть откликнутся мало и скупо, а журнал «Рампа и жизнь», прямо назовет ее забытой еще при жизни...
