«Лучше пения ничего нет на свете!»

«Санкт-Петербургские ведомости» 18 декабря 2004 год
Светлана РУХЛЯ

Публика, съехавшаяся в Мариинский театр на представление оперы «Кармен» с супругами Медеей и Николаем Фигнерами в главных партиях, чинно рассаживалась в кресла, не ожидая ничего из ряда вон выходящего. Казалось, ничего непредвиденного не могло произойти обычным вечером 1904 года. Однако спектакль оказался совсем не рядовым. Музыка усиливалась, над сценой незримо нависала тревожная пелена. «Николай Николаевич так вошел в свою роль, — записала потом дочь певцов Евгения, — так переживал на сцене свои страдания, что забылся в последнем акте и порезал ножом платье и корсет моей матери и чуть не убил ее на самом деле. Публика, которая была в курсе нашей семейной трагедии, переживала трагедию вместе с актерами и понимала, что на сцене творится что-то неладное». Так заканчивалась история страстной любви, заставившей юную порывистую итальянку смело шагнуть в неведомое. «Непостижимая судьба сделала милую Россию моей второй родиной», — напишет Медея Фигнер, подводя некоторые итоги.

Медея Мей появилась на свет во Флоренции, «душистом чудном цветнике Италии», 4 апреля 1859 года. В семье уже подрастали ее братья Франческо и Джузеппе. Детство было радостным: «Все мое маленькое существо было заполнено богатством духовности — любовью моей обожаемой красавицы матери с ее дивными, всегда печальными глазами. Я бесконечно ее любила и преждевременная смерть ее надолго в душе моей оставила глубокую рану».

Семья жила на скромные средства, и маленькая Медея ни разу не была в театре, не слышала оперных примадонн, но ее восторженную чуткую натуру влекло к необыкновенному. «С 7-летнего возраста я стала уже любить другие игры, чем дети моих лет, я брала передники, разные тряпки, надевала все на себя и, становясь против зеркала, принимала всевозможные позы, пела, декламировала и делала жесты к великому ужасу мамы моей».

Мама умерла, когда девочке исполнилось девять лет. Мир рухнул в одночасье — Медее казалось, в жизни больше не будет ни света, ни радости. Родные даже опасались за ее душевное здоровье. Спасательным кругом стала дружба с влюбленным в музыку и театр старшим братом. Когда Медее исполнилось двенадцать, Франческо на заработанные деньги повел сестру в театр. Впервые ощутила она аромат сцены, а спектакль с участием знаменитого трагика Сальвини потряс девочку. «Дома мы с братом изображали все виденное в театре, и раз я напугала младшую сестру до истерики, надев белую простыню и вымазав лицо сажей».

Лиха беда начало. Однажды «во Флоренцию, в театр Pagliano, приехала знаменитая тогда Vercolini... Мы с братом отправились в театр, и в этот раз я окончательно потеряла голову. Я бредила театром, музыкой, я целыми днями по слуху пела отрывки слышанной оперы... Мне казалось, что лучше пения ничего нет на свете и что я должна быть непременно певицей».

Иначе видел будущее Медеи отец: девочка будет учительницей! Проблемы разрешит вмешательство брата матери, гитариста и поэта-импровизатора. Чувствуя дарование племянницы, он ведет ее на прослушивание в консерваторию. Правда, и здесь вначале были проблемы. «Какая консерватория? — изумились профессора. — Девочка даже нот не знает!» Медея тогда задохнулась от слез, но потом взялась за дело. Ноты она освоила быстро, а свободное время коротала, распевая головокружительные рулады. «Иногда на улице собиралась толпа послушать мое пение; посылали узнать кто поет и не хотели верить, что певица — девочка-подросток; меня это не только не смущало, но, напротив, заставляло еще смелее, еще громче петь».

Четырнадцатилетнюю Медею зачисляют в консерваторию. Уже через два года она дебютирует в местечке Синапунга близ Флоренции в партии Азучены — героини оперы Верди «Трубадур». Лишь отзвучали последние звуки ее голоса, как сцену заполнили белые голуби: так, по старой итальянской традиции, приветствовала дебютантку восхищенная публика. Когда же юная красавица избавилась от старушечьего грима и предстала преображенной, восторги удвоились.

В тот же год в Неаполе дебютировал брат Медеи Франческо Мей. Увы, его успешный дебют стал лебединой песней: свирепствовавшая эпидемия тифа навсегда отняла голос. Потрясенная Медея поклялась себе обеспечить безбедное существование своих родных. Слово она сдержала, благо уже дебют сделал ее знаменитой. Антрепренеры наперебой предлагают выгодные контракты, и в рекордный срок объездила она Италию, Испанию, Южную Америку, приумножая славу итальянского бельканто. Медея была хороша собой, ее голос — живой и волнующий — завораживал красотой тембра, а природная страстность наполняла жизнью образы статичных оперных героинь.

Наконец гастрольные пути сводят ее с Николаем Фигнером, человеком, которому, несмотря на скепсис именитых вокальных педагогов, суждено было стать знаменитым певцом. Его воля и напор не оставили ей выбора. Вместе с Фигнером Медея Мей едет в Россию...

Осенью 1887 года она дебютировала на сцене Мариинского театра. Петербург с осторожным интересом услышал и благосклонно принял ее Валентину в «Гугенотах» Мейербера. Первые два года она пела только на итальянском, и вот — «Евгений Онегин», первая опера, исполненная певицей на русском языке. П. И. Чайковский скажет, что увидел на сцене ту Татьяну, «которую он всегда желал видеть в олицетворении артистки». Популярность Медеи (теперь уже не Мей, а Фигнер) неуклонно растет. «Она просто поражала всех своим артистическим обликом: красотой лица, голоса, пения, поведения на концертной эстраде, концертного туалета... Описывать красивую наружность стоит, пожалуй, когда эта красота нарушает общеизвестные законы гармонии. В Медее Ивановне же все было правильно: и точеные хорошим резцом черты лица, и черные выразительные глаза, такие, какие итальянцы воспевают в тысяче серенад. И мягкость движений типичной южанки». Так напишет в своих воспоминаниях певец Сергей Левик.

Со временем итальянка стала первой исполнительницей партий Лизы и Иоланты в операх Чайковского «Пиковая Дама» и «Иоланта», Маши и Франчески в операх Направника «Дубровский» и «Франческа да Римини», получила звание солистки Его Императорского Величества. Любовь русской публики к ней не знала пределов. Когда в 1895 году, после рождения четвертого ребенка, артистка тяжело заболела, Николаевский вокзал, куда ее доставили из деревни, был не в состоянии вместить всех сочувствующих. «Во время этой болезни я еще глубже поняла, как тепло относится ко мне русская публика... Сколько народу было на станции, когда встречали меня, несомую на носилках, сколько плачущих лиц... а какая масса внимания, пока я лежала дома: мне присылали образа, просфоры, цветы»...

А через девять лет благополучие рухнет. Надо признать, что брак с Фигнером даст трещину по ее вине. И что Николай Николаевич благородно всю вину возьмет на себя, сохранив репутацию любимой женщины. И что после развода Медея не разрешит детям общаться с отцом. Таков уж был накал страстей! Лишь преждевременная смерть Николая Николаевича в 1918 году, ставшая для Медеи Фигнер очередным тяжелым ударом, примирит их... Яркая жизнь Медеи Фигнер была еще и удивительно долгой. Она стала свидетельницей нескольких исторических эпох; в 1930 году покинула советскую Россию и поселилась в Париже, где и скончалась летом 1952 года, не дожив до векового юбилея лишь семь лет...